Когда я был еще начинающим автором, мою пьесу «Ребенок» поставили одновременно в Хельсинки и Лондоне. И постановки отличались разительно. В британском спектакле играли так, что почти ни одна эмоция не выразилась, не вырвалась наружу, было похоже, что эмоция есть, но у актера по отношению к ней ироническая дистанция. Смотрю ту же пьесу в Финляндии, а там актеры рыдают, страдают… Конечно, можно по-разному ставить, но мне кажется, что для моих пьес лучше, когда эмоции героев закрыты плотной крышкой и под этой крышкой кипят. Еще мне важно, чтобы на сцене был воздух, расстояние между персонажами. Потому что мои пьесы, если суммировать, — больше об отношениях, чем о людях. Они не психологические, а скорее экзистенциальные. В них с героями происходит нечто на грани понимания и непонимания, нечто мистическое, за рамками какой-то реалистичной коллизии. И когда я пишу, я никогда не представляю себе персонажей, лиц, у меня слуховое восприятие. И то, как я их слышу, — это музыка эмоций, музыка слов и молчания, которое возникает как дистанция между тем, что люди говорят и что на самом деле желают сказать.
У меня нет какой-то осознанной, принятой мною теории драмы. Но я написал много эссе про театр, где важные для себя эстетические принципы сформулировал. Например, для меня важна «молчаливая речь», этот компонент тишины и пауз в театре. И еще мне важно, чтобы в пьесе происходило что-то, что объединяло бы и героев, и зрителей в эстетическом и одновременно этическом переживании, я говорю об этом в эссе «Когда ангел проходит по сцене». Изначально я был противником театра вообще, противником известной мне драматургии, у меня было ощущение, что люди, ставшие хорошими драматургами, приходят уже с чем-то новым, тем, что как раз противоречит известным законам театра. А если ты уже живешь в театре и любишь театр изначально, то тебе трудно привнести туда что-то новое.
А что из современной мировой драматургии вам самому кажется интересным?
Ю. Ф. Сара Кейн. В ее драматургии сплошное насилие и алкоголь, но она делает это на такой дистанции, что вся эта грязь производит впечатление чистоты. В ней столько возвышенности и нежности, и много библейского.
Либо у тебя есть талант, либо нет. Если он есть, то я не знаю, что надо сделать, чтобы его убить. А передавать технологию письма людям неталантливым — это как обезьяну учить.
http://ptj.spb.ru/blog/yunfosse-nascene-dolzhen-byt-vozdux/
Фоссе поэт лирический и мистический, чувствующий нечто за пределами этого мира. Тонок и раним, трагичен. Он пишет о месте человека в мире, о смерти, много – об ушедшем, воспринимая его не как прошлое, но как возможное настоящее, о будущем, которое никогда не наступает в действительности, о бесконечности природы и вселенной, о человеческом тепле, об искусстве.
Человек – такая же часть мира, как и ветер, и горы, и звук. Мир и человек в нем находятся одномоментно и в прошлом, и в настоящем, и в будущем, с ними уже все произошло и еще только произойдет. Это понимание времени и пространства как беспрерывно существующей энергии появляется не только в поэзии, но и в прозе, и в драматургии – находит отражение во всем творчестве писателя. Герой может заснуть в одном времени, в одной жизни, а проснуться в другой, может даже не в жизни, а в смерти, как в романе «Утро и вечер» (2000 г.), где герой, проснувшись однажды утром и выйдя на улицу, встречает своих умерших друзей и родственников, а вечером мы узнаем, что его сын нашел его умершим во сне. В пьесах «Сон об осени» (1999 г.) и «Море» (2014 г.), например, прошлое, настоящее и будущее встречаются в одной точке пространства, сводя вместе разновозрастных персонажей, каждый из которых будто продолжает жить в своем отрезке времени и пространства, в своей ситуации, не желая видеть другие и других.
Поэзия и драматургия Фоссе схожи. Стихи и пьесы немногословны, написаны в столбик, в каждой строке по паре слов, а то и звуков. Очевидно, что слово и его звучание – это то, что интересует Фоссе более всего, но без желания со словом поиграть, а с намерением слово услышать, дать ему отзвучать и звучанием своим выделить паузу – молчание, тишину, что не только подчеркивает смысл слова, но и раскрывает его мистический потенциал, обращает внимание на пространство меж букв и строк там, где таится нечто большее, чем воспринимаемая нами реальность.
«Жизнь больше нашего представления о жизни. Я часто испытывал это, создавая пьесы: есть другое настоящее, которое становится видимым в письменной форме»[8] – говорит Юн Фоссе. Мистическое мировосприятие, иррациональное чувство потустороннего, ирреального в жизни – это то, что связывает Фоссе и с Ибсеном, и с Гамсуном, придает его драматургии особый «скандинавский дух».
Тексты пьес Фоссе поэтичны. Драматург выстраивает своеобразный ритм на чередовании коротких фраз и пауз, за ними следующих, будто концентрирует внимание скорее на звучании фразы, чем на ее значении, но сказанное от этого не теряется. Напротив – усиливается и приобретает новый, выходящий за рамки бытового, смысл, не поддающейся конкретной интерпретации. Так в пьесах Фоссе возникает то, что Метерлинк в эссе «Трагедия каждого дня» (1896 г.), говоря о пьесе Ибсена «Строитель Сольнес», назвал «диалогом второго порядка»: «То, что я высказываю вслух, часто имеет лишь ничтожное влияние; но мое присутствие, состояние моей души, мое будущее и прошедшее, то, что от меня родится, что умерло во мне, тайная мысль, планеты, которые мне благоприятствуют, моя судьба, тысячи тайн, окружающих меня и вас, – вот что вы слышите в эти трагические моменты, вот что мне отвечает. Под каждым моим и вашим словом все это подразумевается, и только это мы и видим, только это, сами не сознавая, мы слышим»[9].
В поздних пьесах Ибсена, например, в драматическом эпилоге «Когда мы, мертвые, пробуждаемся» (1888 г.), «диалог второго порядка» возникает благодаря странным, мистическим персонажам: Ирена, за которой всегда следует сестра милосердия, будто бы уже и не живой человек, бледное отражение жизни. Сам ее образ не позволяет воспринимать сказанное ею, как нечто имеющее один, конкретный смысл. В то же время способ организации текста у Ибсена остается ретроспективно аналитическим. Читатель вместе с героем проходит всю историю до кульминационного момента, когда все расставленные Ибсеном ловушки, выверенно разбросанные кусочки информации, наконец-то, складываются в (чаще всего) ужасающую, до того не ведомую, катастрофическую правду и меняют ход событий. Безусловно, что для подобного эффекта необходима жесткая структура пьесы. Это часто усложняет режиссерам работу с драматургией Ибсена.
У Фоссе этот «мистический» уровень в пьесах возникает посредством организации текста. Во-первых, диалоги персонажей даже визуально не носят признаков диалога. Текст пишется в столбик, по одному – по два слова в строке, без знаков препинания. Язык пьес – очень простой, бытовой. Фоссе использует много междометий, коротких или вовсе недоговоренных/ недописанных слов:
Фоссе дает возможность почувствовать иную реальность, не давая персонажам высказаться, и эта реальность вынуждена проступить через молчание или внезапное душевное озарение
Герои пьес Фоссе – обычные люди, находящиеся в кризисе, индивидуальные черты их стерты. Действующие лица, редко обладающие именами, едва ли смогут запомниться читателю. Запоминаются их эмоции, реакции, ситуации, в которых они оказались: «Как драматург я пишу о взаимном творческом процессе между людьми; я описываю динамику социальной жизни, наверное, это в свое время и подтолкнуло меня к изучению социологии. Когда я пишу, я обычно не уделяю много внимания социальным сигналам – они либо есть, либо нет. В целом, я вычитаю из персонажей индивидуальное и социальное так, что у них даже не остается имен. Я предпочитаю социальный слой, в котором социальный статус не имеет значения»[17]. Фоссе не фиксирует в своих пьесах типичные бытовые конфликты, случающиеся между людьми, он не социальный драматург, не бытописатель, а поэт.
Однако, ожидание – есть неотъемлемая часть мира, в котором существуют персонажи пьес Фоссе. Сама жизнь представлена в ожидании, это ее специфическое качество.
http://propis.spb.ru/node/182
Побывала 28 февраля 2019 в "МТМ имени менЯ" на читках пьес Юна Фоссе,большое спасибо режиссеру Кате Славной, очень впечатлилась, написала колонку и продолжаю внутренне разговаривать о его пьесах посредством чтения его разных интервью.