Ты можешь меня не слушать,
потому что я говорю как белый мужчина,
а ты слышала уже всех белых мужчин, кроме меня,
и поэтому я никогда не скажу ничего интересного,
а если вдруг и скажу, то всего-то интереса:
новое беломужское, тебе это уже неинтересно.
Ты можешь меня не слушать,
потому что я говорю как тридцатитрёхлетний,
а сколько в мире этих тридцатитрёхлетних, это что же,
тебе придётся теперь выслушать всех –
чтобы понять, что я тебе сказал?
к тому же, атеизм, буддизм, индуизм, здравый смысл
советуют не слушать тридцатитрёхлетних,
по меньшей мере одного, давнишнего,
а этого уже достаточно.
Ты можешь меня не слушать,
потому что я инвалид по зрению,
а зачем тебе слушать инвалида,
неужели же только потому, что он – инвалид?
Ты, конечно, хочешь показать участие и небезразличие,
но не более.
Ты можешь меня не слушать,
потому что я вырос в этой стране,
потому что я – из плоти и крови,
потому что я – с волосами на голове (и не только),
потому что я – в потёртых джинсах,
потому что я – определённого роста,
потому что у меня голубые глаза.
Куда интереснее слушать тех,
кто вырос в другой стране, кто без тела,
кто никогда не был,
у кого на голове нет волос и нет головы (ещё лучше),
кто не надевает джинсы (и, может быть, ходит голым),
и чей рост неопределёнен до предела,
а вместо глаз – дыры любви кислокрасного цвета.
Возможно, ты можешь меня не слушать,
потому что не можешь меня слышать.
Возможно, ты не можешь слышать себя,
а я - не ты, и поэтому ты можешь меня не слушать,
не думая о том, какая ты милая теперь и непосредственная:
отказом желаешь сделать меня собой.
Возможно, ты просто не хочешь ничего,
но ты себе в этом никогда не признаешься.
А я говорю тебе именно это –
но ты можешь меня не слушать.
Давай помолчим в этой жизни.