Постепенно пришло ко мне размышление и о моем портрете, который был написан замечательным художником Владимиром Федотовым. Он окончил академию художеств, работал в гомельском театре и приехал в Башкирию отдыхать и рисовать пейзажи. Тогда этот портрет меня чем-то смутил, и вот спустя много лет, пытаясь подобрать фотографию к нему, я поняла, насколько он точен в отражении меня той внутренней, а не внешней. Фотография, где я 13-летняя, оказалась максимально похожа на этот живописный портрет, а вовсе не та, где меня с портретом разделяют стрижка и несколько месяцев времени с момента написания. И да, сразу вспомнились истории того времени: то директор школы, где я работала учителем уже год, не могла опознать меня среди пятиклассников и спросила, где я; то смешная история урока второго сентября, когда школьный хулиган открыл дверь в кабинет и сказал: «А че урока нет, а где училка?»
– Я – училка, проходите садитесь.
– Да, ты врешь все!
– Да не врет она! – заорал класс хором после нескольких минут нашего препирательства. Смешных историй масса. На первой же школьной дискотеке, где я дежурила, второгодник-старшеклассник положил меня как барана на плечо и понес, а физручка, моя напарница по дежурству, бежала за ним и кричала: «Поставь педагога на место!»
Даже школьная уборщица принимала участие в защите меня от будущих матримониальных поползновений моих учеников:
– Если что, когда эти охламоны (была там одна троица в девятом классе) пересдавать придут, ты их охальников не бойся, и не красней, сразу зови, я в твоем кабинете пол мыть приду.
Тогда же ребенок из второго класса попросил меня не выходить замуж, а подождать пока он вырастет. А я себе казалась роковой и взрослой, и портрет тогда меня расстроил. Теперь вспоминая то время, понимаю, что художник увидел меня такой же, как и мои ученики, а я себя видела другой, даже платье взрослое одела для позирования. Помню, что над этим платьем Владимир задумался и спросил, зачем именно его выбрала, потом улыбнулся и согласился писать в нем. Когда художнику была пора уезжать, и я подарила, или прочла вслух свои стихи. «Жалко ты не сделала этого сразу, все было бы иначе, ты еще и оказывается такая, портрет был бы другой, да, темно-синий и бледно-желтый, восковой тон ранних голландцев несомненно твой» – задумчиво произнес художник, до этого наблюдавший меня либо в лопухах и драных джинсовых шортах среди толпы детей на залитом солнцем пришкольном участке, либо позирующей в практически бальном платье, сшитом мной самой.