Высокий модерн с его битвами и бросками, мегапроектами и эпическими стройками выродился в усталый постмодернизм, развернувший ценности от борьбы к жизни, от созидания к потреблению, от героики к повседневности, из завтра в сегодня и вчера. Мобилизационные модели иногда эффективны, но всегда тупиковы. Точнее, так: бывали эффективны (теперь — нет).
Однако люди во власти, мало понимающие в идеологической борьбе и работе, склонны доверять дилетантам. Самодеятельность понятнее клиенту, особенно если это для себя, для самоудовлетворения и психотерапии. Ковровая пропаганда срабатывает в локальных аффектах, но не в системном убеждении. Она центрирована на образе врага — внутреннего (пятая колонна иностранных агентов), совсем внешнего (Запад во главе с США) и буферного («фашистская» Украина и пр.), но оставляет провалы в позитивных программах, в философии справедливости и солидарности, в культурных платформах. Здесь нет образов будущего. Эта идеология никак не может стать тотальной. Она контролирует политическое, но не справляется с контекстом, задаваемым рекламой, западными блокбастерами, музыкальным фоном и проч., включая структуры обыденности и повседневные практики. Если понимать идеологическое шире, чем программные тексты, и видеть весь ландшафт, то диагнозом будет эклектика на грани шизофрении.
Людей сплотили, чтобы увести в сторону, и они повелись, но факторы негативного, протестного сплочения остались и усиливаются; отвлекать от них театром военных действий можно, лишь пока не опустошили буфет.
То же с инверсиями государства. После стихийной либерализации первых постсоветских лет бюрократия начала системный реванш. Она технично свернула институциональные реформы начала 2000-х, а потом перешла во фронтальное контрнаступление в плане контроля и собственности. Государство опять лезет во все щели, выдавливая приватное. Однако и тут уже виден предел. Даже средней силы санкции показали нежизнеспособность этого порядка, неспособность к элементарному импортозамещению и проч. Отсюда идеи очередного НЭПа, легкого разгосударствления и дерегулирования.
Давление извне принуждает к тому, на что не хватило собственных мозгов и воли. Однако и в этих маневрах нет анализа причин провала прежних институциональных реформ, понимания пределов оздоровления экономики без серьезной трансформации, а то и смены режима. Опять нет даже намека на метареформу — реформу самой системы реформирования. Нет понимания того, что институциональные преобразования — это не мирная прогулка под руку с системными либералами, а война за государство с бюрократией, которую когда-то сам Путин назвал «некомпетентной и коррумпированной». Причем война даже не «гибридная», а прямая и на поражение. Институциональная среда есть нечто целостное, ее нельзя реформировать избранными частями, лишь там, где хочется, и кажется, что выйдет.
Из постмодернизма нет обратного хода в модерн — по крайней мере, прямого.
http://rita-vasilieva.livejournal.com/3782654.html