Лето утонет в зелёном аду,
Стихнут трамваев веселые песни.
Все умирают у всех на виду -
Прокляты и безусловно уместны.
Черная, жаркая, жадная гладь
Свежих дорог и тротуаров
Манит-зовёт до рассвета шагать
Сквозь недопитую радость кошмаров.
К сумеркам! К мгле! В непросветную муть!
В гости к чертям сквозь растленье июля -
Только бы снова себя обмануть!
Сонно, забыв сигареты на стуле,
Выйти сквозь небо, сквозь звездопад
В жидкий зелёный волнующий ад.
ИЮЛЬСКИЙ МИМЕСИС
Лето утонет, а я не пойму.
Стихнут трамвайных кондукторов песни.
Все умирают, не чуя вину -
Проклятые в обусловленном месте.
Черную, жаркую жабу поглдадь,
Свежих дорог откуси полбатона.
Манит-зовёт дорассветная рать
Сквозь недопитую зелень флакона.
К сумеркам! К ночи! К утру - не беда
В гости к чертям проползти сквозь препоны.
Только бы снова - и навсегда,
Сонно, забыв сигареты, корону,
Выйти сквозь двери, сквозь небопад,
Водки купить, и вернуться назад.
Дмитрий Манаев
2 ч. ·
Предыдущие два текста (ИЮЛЬСКИЙ КАТАРСИС и ИЮЛЬСКИЙ МИМЕСИС) можно считать неким образцом творческого метода, который я назвал бы "осознанный схизис". Это когда при написании произведения в голове рождается два (или более) параллельных варианта, и ты вместо того, чтобы отдать предпочтение одному из них, выносишь оба (или более) текста на суд читателя. Несомненно, что такой метод попахивает откровенной графоманией, но тут уж ничего не поделаешь. Вообще, по моему мнению, графомания всё же есть порок меньший, чем например графофобия (но больший, чем графофилия, разумеется). На чём и остановимся покамест.
ПОСЛЕДСТВИЯ
А знаете, как бывает:
Сентябрь, и всё - не торопясь.
И славные тусклые птицы
Лениво поют обо всём.
А знаете, как прощают:
Подъезд улыбнулся - и всё
Не торопясь, словно небо,
В котором как-то вдвоём.
А знаете, как забывают:
Раз, и чужим стал подъезд,
В котором не торопились
И не казались сном.
А знаете ли хоть немного
О том, что бывает потом?
РОМАНУ С.
Прикури мне папиросу,
Девушка в Самаре.
Нацеди мне литр пивоса,
Юноша в Самаре.
Обними меня на память,
Женщина в Самаре.
Пусть слова мои не ранят,
Добрый друг в Самаре.
Я не сам, я сам не этот,
Я не из Самары.
Я - за порно и котлеты.
Я за жизнь Самары.
Я уеду. Я уеду!
Я уеду точно!
Прикури мне папиросу.
Па-пи-ро-су!
Стоит полагать,что поэзия абсурда - это единственный род поэзии, с которым мы можем ныне иметь дело. Мало того: всякое творчество в наше чудесное время есть творчество абсурда. Вот послушали бы к примеру утренних птичек. Или увидели бы, как лучи июньского солнца выдирают из сумрака сонные окна многоэтажек. Мир прорывается сквозь себя во всей своей бесконечной несуразности. Мир напрашивается, провоцирует, мертвой хваткой вцепляется в наше восприятие. Надо бы разбудить в себе лютого зверя. Надо бы возбудить в себе себя. И вот здесь-то главная заковыка: где тут различие между мною и миром? Где? Молчание. Нет его. Я - это мир (чем бы он ни был). Я - это сам по себе - и по миру сам тоже. А мир-то этот - при всём может ли он быть не абсурдным? Можно ли быть ему как-то иначе? Вот незадача!
Галарина, прочитав всё вышенаписанное: Ах, Дима! Ты прекраснодушен